На главную

Фотоальбом Мои рассказы и не только Шучу Из чужого ХВОР_УМ Почта

Антон Пустота, Сергей Ю. Островский

ЧУДОТВОРЕЦ

(Роман)

Часть первая: Заяц-выбегаец


СИБИРЬ ТАЙГА. ГЛУБОКАЯ НОЧЬ.

Сидя в избе за неприбранным столом, Романыч почесывал клочковатую бороденку и бубнил себе под нос, обращаясь в основном к самовару:

- Ндаааа… замерла жизнь в деревне, одни старики да бабки остались, девки да парни все юбки подобрали , штаны задрали, да полетели, куды - не сказали… за счастьем, кричали. А где ж оно, счастье-то ихнее?

Тут Романыч подумал, что до деревни было 20 километров с гаком по линии полета птицы.

Он встал, с грохотом проехавшись табуретом по полу.

Тут он как будто в первый раз заметил компьютер, и заскорузлый палец Романыча ткнул кнопку POWER.

ЗА ПОЛДЕНЬ

Когда золотые лучи уже вовсю пробивались сквозь стволы могучих сосен, на едва заметной и нелегкой даже для пешего туриста дороге показалась белая «Нива» и уверенно подползла к калитке. Немолодой мужчина, чем-то неуловимо напоминавший булгаковского кота (и вполне соответствующий внешностью и повадками своей фамилии), спрыгнул из машины и зашел в избу.

Его взору открылась чудная картина - сияющий дисплей компьютера, разбросанные книги и распечатки, на скамье - громко храпящий раскрытым ртом Романыч, только борода торчала кверху.

Гость посмотрел на книги - тут были и его произведения.

Он усмехнулся:

- Было...было...

Глянул на экран и у него невольно вырвалось:

- Ба, да Романыч тут такой коктейль сварганил, плагиатор несчастный! Но...занятно получилось!...

Он оглядел новым взглядом берлогу Романыча.

- Да, здесь все надо переделать! Ну теперь-то …Эх!

Вдруг блаженную тишину разрезал странный рев.

Он становился все громче и громче, и наконец у крыльца с лязгом и скрипом остановилось некое движущееся сооружение. Когда осела пыль, оно оказалось замызганным по самую крышу джипом, который, судя по кенгурину, совсем недавно бодался с деревом.

Хлопнула незапертая калитка, заскрипело крыльцо, и в дверях появился бритоголовый молодой человек лет 25 в камуфляже.

-Я извиняюсь, - спросил он, для видимости приличия постучав о дверной косяк. - А здесь угол не сдадут?

Увидев компьютер, тут же выдал на одном дыхании:

- А Интернет есть? Мэйл проверить не дадите?

Романыч был слегка недоволен таким способом возвращения в действительность, поэтому тут же отвернулся к окну, буркнув незнакомцу:

-Проверяй... Чай-кофе сам нальёшь! - и махнул рукой в сторону стола, на котором стоял вместительный электрочайник, тарелка пушистого хлеба рядом с электрохлебопечкой и красивый фарфоровый сервиз. Самовар явно служил исключительно декоративным целям.

Под мерное жужжание дизельного движка на веранде Романыч снова погрузился в воспоминания о своём дедушке.

А дело было в том, что уже месяц он не мог оправиться от бурных мыслей, навалившихся на него в связи с наследством, свалившимся из очень дальнего зарубежья, от родного деда, о котором Романыч и думать забыл.

Терзаемый воспоминаниями о своём детстве, Романыч пытался выстроить логичную схему, чтобы понять, почему дед облагодетельствовал именно его, Федора Романовича Высокогорного, своего младшего внука и непутёвого, как думал о себе Романыч, потомка без малого начисто выбитого и забытого еще задолго до всем известных событий дворянского рода. Дед не проявлял явно видимой любви к младшему внуку, Федору, сбежавшему от суеты городов в чистоту и глушь таёжных дебрей, подальше от своих родственников и других проблем.

"Хм...Федор.." - собственное имя странно прозвучало для Романыча.

"... Феня.. Фенечка...",- вспомнил он, как звал его дед.

К Романычу постепенно пришло ощущение ирреальности всего происходившего с ним с тех пор, как он ушёл в тайгу, и до этого известия о наследстве.

На этих мыслях и прервал его незнакомец в камуфляже. На этих же мыслях Романыч и пытался снова сосредоточиться…

Однако нашарить нить мыслей ему не удалось - она была оборвана звяканьем посуды. Он недовольно повернулся и увидел перед самым своим носом большую серебряную флягу. Изба наполнилась божественным, почти забытым ароматом дорогого коньяка. К нему примешался запах крепкого черного чая.

- Угощайся, хозяин, - сказал гость, улыбаясь во весь рот. Зубы у него были отменные, но не особенно ухоженные и выдающие многолетнее пристрастие к чаю и табаку.

Толстячок уже сидел за столом и доставал из рюкзака бритоголового колбасу и сыр, так и пуская при этом слюнки. Он явно уже успел приложиться к фляге.

Бритоголовый поставил под лавку стальной кофр, похожий на ружейный, и сел к столу.

Романыч почувствовал, что прежней спокойной жизни, полной благочестивых раздумий, незатейливых хозяйственных трудов и творчества пришел конец.

Это было ясно с самого появления известия о наследстве, но только теперь он осознал это буквально кожей.

«Дают – бери…» – подумал Романыч и взял протянутую незнакомцем флягу. Аромат содержимого напомнил Романычу детство, когда дед, смеясь, позволял маленькому любопытному Федору окунуть язычок в рюмку с янтарной жидкостью. Недовольство из-за прерванного покоя почти улетучилось.

"Интересный субъект. С чем он пожаловал в такую рань ? И почему в такое время, когда охотничий сезон еще не начался, он с ружьём?" - воспоминания о детстве возвращали Романычу забытый словарный запас.

«Тактичен, но напорист. Вежлив, но хваток. Радушен, продукты на общий стол выложил, но ...бесплатный сыр бывает только в мышеловке…» - Федор Романович был осторожен, но ничего не боялся, так как многое повидал и пережил в жизни. Да и незнакомец пока внушал доверие.

Федор прошел к столу и с грубоватым бурчанием:

- Только из горла-то зачем, вот же посуда…Двинься, - сел за стол, внешне продолжая сохранять видимость грубоватого мужика, каким он и был известен в округе. Последнее относилось к гостю, пришедшему первым.

Тот подвинулся, освобождая место хозяину, не отвлекаясь от откупоривания пузатой бутыли того же напитка. Этикетка гордо сообщала «CAMUS». Чуть ниже среди прочих латинских закорючек Романыч разглядел «Hors d'age» и хотя не знал, что это означает, решил не отказываться, тем более что коньяк был, безусловно, очень хороший, какой Федору доводилось пробовать в жизни нечасто.

- Благородная пыль на посуде-с, паутинка... - хихикнул котообразный писатель, намекая не столько на бутылку, сколько на сервиз.

- Не нравится - не ешь! - продолжил начатую линию Романыч и подвинул на середину стола чашки.

Писатель разлил коньяк и вопросительно посмотрел на присутствующих...сначала на Романыча, потом на незнакомца, при этом на его лице легко читалось: "Федора-то я знаю, а ты что за бандитская рожа?" Устремился в том же направлении и взгляд Романыча, в котором, впрочем, читался только спокойный интерес.

- Николай, - кратко представился тот и поднял чашку.

- Котиков Михаил Янович, - приподнявшись, раскланялся Писатель. - А это наш уважаемый хозяин, Федор Романович Высокогорный, милейший человек, прошу любить и жаловать!- продекламировал он с коньячной непосредственностью и полез чокаться.

- Яныч, тише дыши!-сказал Федор.

Тонко прозвенел китайский фарфор.

Романыч и Николай выпили залпом, а Яныч - медленно и смакуя, с видом лучшего парижского сомелье минимум в пятом поколении.

Приятно горячая, нежная волна прокатила внутри.

Романыч отломил кусок хлеба и по привычке занюхал. Наблюдая за блаженным выражением лица писателя, он пододвинул и к нему блюдо с хлебом.

С тех пор, как Михаил Янович привёз письмо деда, вместе с завещанием и наставлениями, Федор Романович не переставал удивляться этому одержимому творческими порывами человеку.

"Надо же какое удовольствие!» - размышлял тогда Федор. «Писать книги о людях и из-за этого перерывать тонны пыльной бумаги! Да ещё и меня отыскал в Богом забытой дыре, где я и себя самого давно потерял! Почище таёжного охотника будет Яныч!.. Хотя нет, куда уж ему до нас. Ищейка он классная и бульдог цепкий!"

"Справедливость всегда торжествует! Рано или поздно! Я в этом был уверен! Уверен и сейчас!"- вспомнились Романычу запальчивые слова Писателя, которые тот повторял раз от раза, втолковывая нашедшемуся недоверчивому наследнику перипетии судьбы его деда.

Практичный дед мудро распорядился из далёкого прошлого так, чтобы внук получил сначала небольшую часть наследства, предполагая во внуке щедрую душу и широкую натуру. И дед не ошибся. Федор Романович уже начал было делиться деньгами с жителями деревни, но Котиков вовремя остановил его, напомнив о второй части наследства и условиях деда для её получения.

Тогда Романыч подарил свою избу соседу, который вообще жил в шалаше, а сам купил себе давно заброшенную ещё глубже в тайге двухэтажную усадьбу. Михаил, естественно, стал его ближайшим помощником и, на удивление быстро, научил Федора понимать, а потом и ценить, удобства некоторых достижений цивилизации По окончании ремонта Писатель обставил усадьбу чудесами бытовой техники, поставил хороший компьютер и даже спутниковое телевидение.

- Для общения со всем миром, - пояснил он тогда возмутившемуся было Романычу, который не любил смотреть телевизор, считая его заразой для ума.

В душе Романыч уважал Яныча и спокойно переносил длительные периоды его молчания, когда тот уходил в свою творческую медитацию, не замечая никого и ничего вокруг. В такие периоды Федор брал ружье и уходил бродить по тайге.

Единственным вопросом, в котором они не пришли к согласию, был вопрос ведения хозяйства и уборки помещений. Привыкший жить и ухаживать за собой самостоятельно, надеясь только на себя, Романыч категорично отверг предложение Писателя нанять домработницу.

- Ты, Яныч, брось свои городские привычки! - как мог вежливо пытался он объяснить. - Тут тебе не царские хоромы и холопов нам держать не след! К тому же, баба в доме - это нарушение всякого распорядка! Хочешь погулять - дуй в деревню, если невтерпёж! Адресок, и не один, дам.

Михаилу пришлось смириться с этой прихотью Романыча. Но каждый раз, когда представлялся подходящий случай, он старался подколоть друга, по-женски настырно возвращаясь к своему единственному "поражению". В такие моменты Федор Романович, не любивший несколько раз обсуждать одну и ту же тему, коротко цыкал сквозь зубы:

- У, баба-неженка! - и потом мог долго не разговаривать.

Быстро восстановить отношения Михаилу Яновичу помогало умение ловко отыскать в Интернете новый сайт с познавательной информацией, красивыми рисунками или фотографиями живой природы. Писатель вешал в столовой экран, через видеопроектор выводил на него веб-страницу, и Романыч уже не мог пройти мимо, чтобы не взглянуть на её содержание, не пощёлкать «мышкой» по другим страничкам и не завести после этого умный разговор.

На этот же раз, сидя за столом в компании с гостем Николаем, Федор Романович воспринял слова Яныча о "благородной пыли" и "паутинке" на посуде спокойно, как уместную шутку.

По-доброму толкнув легонько того в бок - мол допивай скорей и присоединяйся к разговору - Федор степенно спросил у Николая:

- Ну, как доехал, гость дорогой ? С чем пожаловал? Чем обязаны такому приятному обществу?

- Отдохнуть решил...я, - расслабленно протянул Николай, - Конь, ружье и вольный ветер...Давно так не оттягивался. Хорошо тут у вас. Человеком себя чувствуешь, а не органайзером каким-то...

- А, ну-ну…

Романыч встал из-за стола и вышел на крыльцо.

Большой японский вездеход-иномарка, хотя и заляпаный грязью, был достаточно узнаваем. Обойдя машину со всех сторон, Федор глянул на марку машины, прочитал "Landcruiser", довольно хмыкнул. Он направился было в дом, но обратил внимание на передок машины.

"Лихач, однако",- подумал Федор, одним нажатием на капот качнув машину. Заскрипели разбитая дорогой подвеска и другие разболтанные железяки где-то под днищем.

Он заметил остатки коры на слегка помятом бампере с лебедкой.

"Сосна. Видать на спуске в лощину не удержал поворот... а лес хорошему человеку погибнуть не даст... Ну, да посмотрим...насколько он хорош... этот Николай".

"Надо же, придумали ..."кенгурин", - вспомнил название навесного бампера Романыч, направляясь к гаражу. Нужно было завести дополнительный дизель, включить насос на колодец, накачать и нагреть воды для сауны.

- Нам только кенгуру в тайге и не хватает, - вслух произнес он, улыбнулся в усы и медленно охватил взглядом всю красоту и свежесть леса и неба.

Натруженные руки Романыча, ставшего за годы жизни в тайге опытным рыбаком, охотником и вообще мастером на все руки, автоматически выполняли рутинную работу, не мешая свободно порхать мыслям, чему небольшая доза отличного коньяка только способствовала. Он подумал, что у дочки Изольды, грызущей гранит науки в Москве, уже должна закончится сессия, а значит, стоит ее ждать со дня на день.

"А тут еще лысый этот...Угол снять хотел. Надо его сбагрить в деревню от греха подальше, а то...Черт знает, чего Изька в этой Москве понахвататься успела. Хорошо еще, если по морде давать новороссам приставучим...А ну как...?"

Увенчав работу истапливанием баньки для гостей, Романыч вошел в избу. В горнице висел густой туман сигарного дыма.

Федор подумал, что не чурался любимый дед и этого удовольствия, однако больше любил трубку. Эта привычка нашла место и в арсенале нашего хозяина.

Общий вид стола красноречиво свидетельствовал о разгаре банкета.

- Нее, Миш...мешать дело гааалимое... – вяло отмахивался Николай от двухлитровой бутыли «Смирновской» водки, тыркавшейся в нетвердых руках Михаила Яновича вокруг чашек и расплескивавшейся большей частью мимо.

- Да лааана, Коль...что тебе, молодому, сделается... - подначивал Яныч.

Романыч покачал головой, узрев до боли знакомую картину, и приблизился к столу. Николай протянул ему сигару и изукрашенную золотую зажигалку.

Федор раскурил сигару.

"Слабовата по мне, это для Яныча больше...но вещь. Да и чиркалка...Однако штоф уже выжрали, и во фляжке с поллитра было. Ну, Яныч в своем обычае. А молодому хоть бы хны. Ну да посмотрим, как он встанет..."

- Романыч, коньяк скончался. Еле тебе отвоевал каплю. Все писатели так пить здоровы? - произнес Николай со слегка хмельными интонациями. И перед Федором оказалась чашка, наполовину заполненная коньяком, и другая, полная водки, пляшущая и расплескивающаяся, в отличие от первой.

- Федор Романович, записывать надо, - вошел в привычный имидж наш таежник и выпил коньяк. - За жеееньщиннн! - громко провозгласил Михаил Янович и резко выпил водку, запрокинув голову назад. При этом он шатнулся всем своим коротким грузным корпусом и грохнулся на пол вместе с лавкой, аж весь дом задрожал.

- Sic transit gloria mundi - сказал Николай, выпустив клуб дыма, и тут же продолжил в прямо противоположном стиле. - Коньяк и водка выпиты, и нечего кирять, - хотя бутылка водки была пуста едва на треть.

Писатель немного поворочался на полу, елозя ногой, сцепившейся со скамейкой. Наконец он оставил мебель в покое, подполз под стол, свернулся калачиком, и наступившую тишину прорезал блаженный храп.

- Однако давай этого транзитного мундилу уложим, да тебе и попариться с дороги не помешало бы, - обратился Романыч (который, естественно, понял цитату, но по вполне сознательно выработанной привычке, которая никогда его не подводила, изобразил необразованность) к Николаю.

От хохота оценившего каламбур гостя зазвенела посуда.

- Да уж, - согласно кивнул Романыч и глянул искоса на Николая. - Все писатели и творческие работники в питии несдержанны.

- Тоже мне, разведчик фигов! - добавил он, наклонившись к Янычу, повторив вслух фразу, прозвучавшую в голове сразу, как он увидел Михаила льющим водку на стол мимо чашек. Именно такой фразой мысленно отреагировал Федор Романович на заговорщицкое подмигивание Писателя, дававшего вроде как понять осоловевшими глазами, что, мол, он ведет скрытое дознание.

- Хотя ладно, пусть уж полежит чуток, не помнётся... Кстати банькой-то я сауну называю... Вы как, на сердчишко не жалуетесь ? После спиртного-то в парилку не всякому рекомендуется…

Романыч взял погасшую сигару. Неспешно рассмотрел надпись, прочитал: "Cohiba".

- Смотрю, Вы блестящие штучки любите, - указал глазами Федор на протянутую с зажжённой зажигалкой руку Николая, на которой золотом поблёскивали часы, массивный перстень с крупным желтым камнем и кольцо. Кольцо было обручальным, и это несколько сняло внутреннее напряжение Романовича, вызванное мыслями о скором приезде Изольды и о нежданном временном постояльце в доме.

- Так с чем к нам пожаловали, уважаемый Николай? - Федор нейтрально вежливо задал вопрос, как будто они только что сели за стол знакомиться, - Быстро Вы с Янычем справились... Уже и на брудершафт успели неоднократно...

И добавил уже мягче, окутывая себя сигарным дымом:

- Ты не смотри, Николай, что мы скромно тут живём, вдалеке... Мир мы повидали... Так что рассказывай не торопясь, какие дела привели? А заодно и охланёшь чуток от спиртного перед сауной.

- Я бы задержался на недельку у вас, - отвечал Николай, - Заодно и телегу привести бы в нормальный вид. Поплохело ей на дорогах сибирских...где они есть, есесссно...Договоримся?

- Ну а отчего нет? - кивнул Романыч, - Гора с горой не сходится, а умные люди завсегда договорятся. Только у меня обычно Яныч живет. Не знаю, как втроем-то...Ну да ладно, переночуешь, а там...утро вечера мудренее...Издалека?

- Из Москвы,-улыбнулся гость.

("На то похоже. В поход собрался отдохнуть от трудов деловых, а побрякушками по привычке обвесился, как елка...тайга тебе не презентация...хе-хе...)

- А в Москве чем промышляешь, если не секрет?

- Бизнес...Все, в общем. Свободный предприниматель.

("Ага...вокруг ларьков...хотя...")

Мысленно приладив бритой голове Николая разные типы причесок, Романыч не пришел ни к какому определенному выводу о специализации Николая в области бизнеса. Больше всего тот был похож на Розенбаума, песни которого любил исполнять Котиков на своих импровизированных гитарных концертах, начинавшихся обычно после третьего стакана. Руки однозначно в жизни не держали ничего, кроме ружья, руля и кошелька, причем самым тяжелым, несомненно, было последнее. Длинные тонкие пальцы, сейчас медленно перебиравшие сигару, вполне могли принадлежать хирургу.

- Женушка-то не боялась одного отпускать? - добродушно подначил Романыч со вполне понятным прицелом.

- Так я и не один вышел, нас пятеро на трех джипах было, да пацаны спеклись быстро. Еле до Ёбурга их дотащил. Наверное, до сих пор там в джакузи отмокают, - хохотнул Николай, - Не приучен я, как бы, задуманное бросать, не доделав. До Владика дойду, а там видно будет. Живы будем - не помрем...

И с явным намерением превратить эту древнюю русскую мудрость в тост, посмотрел на бутылку. Лицо его выразило борьбу принципа "мешать-дело голимое" и желания добавить.

Федор решил вопрос радикально, выставив из серванта бутылку "Нистру", спасенную от Яныча в прошлый его приезд, да так и забытую за ворохом посуды. Плеснув в чашки на палец бренди, Романыч произнес:

- Это верно...Твое здоровье!

Николай выпил резко, как плохую водку, и слегка поморщился.

- Да уж, не Caмус.... - съехидничал лишь слегка пригубивший Романыч, намеренно исказив название, и закусил долькой лимона. Николай последовал его примеру.

- Ну тогда понятно, раз корешки с тобой поехали, не страшно подругу оставить было... - продолжил править в ту же степь наш хозяин.

- Да лааадно...от них отдыхать тоже надо - отмахнулся гость.

- От подруг или от корешей? - не отставал Федор.

- А оно вообще главное - успеть отдохнуть!" - извернулся Николай. - А сауна как, не остынет?

- Ежкин кот, чуть не забыл, старый пень! - изобразил приступ забывчивости Романыч, которому никто не давал меньше пятидесяти, невзирая на стукнувшие в прошлом августе 45.

("Обычно твоя ровня любит немереной кучей баб хвастать, по пьянке особо...А кстати...?")

- Ну, попариться и правда пора. Только как после коньячка-то? - с прищуром глянул он на вставшего из-за стола в полной готовности Николая.

- Не бери в голову, разве это доза? Я ж с краями не наливаю, как Миша! Кстати, мы его упаковать собирались... - Николай нагнулся и глянул под стол. Михаил Янович мирно похрапывал и блаженно улыбался своим сновидениям.

- Это на обратном пути, - беззаботно ответствовал Романыч и широким жестом указал на дверь.

Жизнь любого научит беречь спину, а таежная - в особенности.

Николай вышел на воздух твердым шагом, стуча по некогда роскошному ковру армейскими ботинками, быстро огляделся и безошибочно пошел к бане, находившейся в углу огромного двора.

Романыч выстроил ее немедленно после покупки дома без всякой посторонней помощи, чему Котиков упорно отказывался верить, и неизменно предлагал Федору баллотироваться в Президенты России - дескать, первый шаг уже сделан. На что наш труженик отвечал, что если бы Борис Николаич построил деду такую же баню, Россия в результате его правления выглядела бы не в пример лучше.

Романыч несколько задержался в избе и провел рукой по лежащему на скамье ружейному футляру. Он был даже на вид тяжелый, стальной и для пешей охоты однозначно не предназначался. ("Нууу...молодой, гражданский, ружье бросил и в баньку побежал, как жеребец за кобылой...А может, там и нет ружья, а на нем парочка наганов каких висит?»)

Федор заспешил за гостем, который уже входил в его гордость.

Николай с интересом обозревал интерьер бани, стоя в...

"Прихожая"-тут же назидательно произнес вошедший следом хозяин. Они стояли в маленьком квадратном помещении, в котором, кроме входной, было две двери - прямо и налево. Потолок был высотой метра два с половиной, если не три, а в двери гость, в котором было около 180 см, мог войти не сгибаясь.

- Прямо - отдыхать, париться - налево. Налеее...во! - посмеиваясь, скомандовал Романыч и автоматически поинтересовался, - Служил?

- Матросом, -коротко бросил Николай, выполняя команду.

Они вошли в предбанник такой же ширины и примерно вдвое длиннее. Вдоль обеих длинных стен были устроены шкафчики для одежды, на дальней короткой висел целый лес веников.

Федор стал неторопливо раздеваться в том ряду, что у двери, предназначенном для верхней одежды, в противоположном висели три махровых халата - два белых и один короткий розовый.

Николай снял грязноватую камуфляжную куртку и потянул через голову черную майку. Сложения он был худощавого, но заметно крепче, чем казалось в одежде.

С обнажившейся спины на Романыча глянула татуировка, изображавшая тигра и буйвола на вершине скалы, на фоне заката, в состоянии конфронтации. Картина занимала всю спину и была выполнена в цвете с истинной душой и мастерством. Столь же искусно были разукрашены плечи, до самых локтей. На левом был парусный корабль, грозно целящийся бушпритом в зрителя. На правом чего только не было - и пистолет, и долларовая купюра в россыпи золотых монет, и карты веером, и бутылка с фужером, и шприц с ампулами. Венчала композицию женская головка. Поверх всего гордо реяла стилизованная орденская лента с надписью "ВОТ ЧТО НАС ГУБИТ".

Раздевшись, Николай повернулся лицом к Федору, обнаружив на груди еще одну наколку - сломанную пополам и как бы истекающую кровью розу, перевитую колючей проволокой. Больше татуировок не было, однако на предплечьях зоркий глаз Романыча рассмотрел почти уже стершиеся временем пятна и шрамы, весьма похожие на следы сведения нательной живописи.

Николай снял с шеи массивную золотую цепь, вполне могущую удержать овчарку, и прочее золото, ссыпал в карман куртки (в которой при этом стукнуло что-то тяжелое) и, подчиняясь пригласительному жесту хозяина, вошел в очередную дверь, теперь ему пришлось для этого нагнуться. При этом татуировка на крепкой спине Николая на мгновение ожила - тигр подался вперёд, ещё больше пригнув вниз оскалившуюся пасть, а буйвол чуть отпрянул, шевельнув поднятым копытом и широкими рогами на могучем черепе.

Романыч остановился, как вкопаный, поражённый возникшей ассоциацией с картиной из далёкого прошлого. Этот же восточный мотив - стелющаяся по скале фигура готового к прыжку тигра и склоненные рога готового к отпору буйвола - он не раз рассматривал. Только выполнена та картина была на шёлке китайскими мастерами и висела она над кроватью маленького Федора в отгороженном углу родительской квартирки в ... .

Федор очнулся от секундой промелькнувших мыслей и машинально, растягивая слова, произнёс вслух:

- Таак...до Владика, говоришь... дойду?

- Не понял, - раздался уже из парилки приглушённый голос Николая, - Ты что-то спросил, отец?

Романыч прошёл через небольшую душевую к открытому настежь и пышущему жаром дверному проёму. Николай стоял у пирамиды аккуратно уложенных средних размеров речных камней, валунов-окатышей, которыми Федор заполнил металлический мангал нагревателя. Гость, казалось, не обращал внимание на пекло и ладонью поглаживал поверхность средней полки, как будто проверяя дерево на заусенцы и занозы.

- Ты ещё попроси санитарный сертификат на воду показать, - неожиданно для себя сорвался Романыч. - Я что, по твоему, свою задницу недолюбливаю?!

Федора бросило в жар то ли от раскалённого мангала, то ли от того, что так и забыл снять свитер и джинсы, то ли...

- В общем, так, дорогой гость, - Романыч уже на выходе из душевой обернулся к Николаю, слегка удивлённому резкой перемене в тональностях разговора, - Перво-наперво, не "отец" я тебе, а Федор Романович, третий раз повторять не заставляй. Второе, - Федор кивнул на натоптанный пол, - ботинки разуй, чай, не в конюшню пришёл... и ... и ...дверь закрой в парилку, жар выходит!

Последнюю фразу Романыч уже выпалил скороговоркой в прихожей, сбросив шлёпки и натягивая сапоги и ветровку. Неловкость за несдержанность заставила Федора вновь заглянуть в душевую, где Николай, облокотившись спиной на уже притворённую дверь парилки, внимательно рассматривал свои ботинки.

- Ты вот что...извиняй...не банный у меня день сегодня...сам парься... веники, душ... воду можешь не экономить... мыло там, вехотка... всё найдёшь, в общем. Сок берёзовый, попить если, то в комнате прямо, - Романыч внутренне успокоился и перестал извиняться.

- А я в доме пойду приберусь, а то там - как Мамай прошёл. Лёгкого тебе пару, - уже совсем миролюбиво добавил он в ответ на молчаливый кивок Николая и вышел в прохладу надвигающегося майского вечера.

***

Выйдя из сауны, Федор Романович не сразу направился в дом.

Присев невдалеке от крыльца на тёплую землю рядом с кусточками роз, высаженных недавно сентиментальным Янычем, он вынул из кармана куртки кожаный футляр, в котором держал трубку и набор ёршиков для её чистки. Привычным движением набил трубку табаком из мягкого кожаного же кисета и раскурил её.

- Ну что, Феня? Рассказывай, где ты прокололся, - строго обратился к себе Романыч, пытаясь проанализировать свой недавний срыв.

Всякий раз, замечая за собой какую-то погрешность, он старался впоследствии давать объяснение своим словам или поступкам, выступая сам перед собой арбитром. В этот раз предстояло разобрать сложный случай, и Романыч перебирал в мыслях перипетии насыщенного дня, ища причину неясной пока неудовлетворённости, запрятавшейся где-то глубоко внутри.

"Москвич поломал распорядок дня? Не то! Новым людям всегда рад помочь и свои дела не упущу…" - Федор ставил себе вопрос и тут же на него отвечал.

"Приезд Изольды и постоялец... Опять не то. Изька, неизвестно ещё, сдаст ли досрочно экзамены, а Николай на неделю всего прибыл. Да, и вроде как женат он, язык про баб не распускает…" Сам Романыч не поддерживал и не любил обсуждать женскую тему в мужском кругу, хотя с удовольствием хохотал над удачными анекдотами, рассказывать и запоминать которые так и не научился.

"Очередной пьяный срыв Михал Яныча... Тоже не то. Не первый раз. Делов-то, бутылку опять припрятать, да пару слов сказать. Умный мужик, писатель, сам всё понимает..." Федор всегда держал в доме пару литров водки и канистру спирта для случайных порезов или для зимних, сильно морозных, вечеров, когда после сауны грех было не выпить стаканчик на ночь. Было у него и кое-что еще для особых случаев.

"Сам Николай ?...Хм... Физиономией вроде не отталкивает... смел, если в такую даль не побоялся один добраться... от Ёбурга не близко сюда по кочкам... Да и дальше не сахар предстоит. Ишь ты, удумали,... Владик-Трофи!"

Привстав, Романыч оценивающе глянул на грязный джип Николая, вспомнив его слова о "спёкшихся" в пути машинах, и непроизвольно вымолвил вслух:

- «Хаммера» им надо было брать... «Хаммера»!

Докурив трубочку, Высокогорный не спеша выколотил ее и вошел в дом.

Писателя в помещении не было.

"Блевать пошел. Ну, если опять сразу в чистую постель завалится..." - Романыч подошел к окну, выходящему во двор, и распахнул его на всю ширь.

По просторной гостиной, занимавшей почти весь первый этаж, сразу прокатился волной свежий таежный воздух, вынося алкогольные запахи, тяжелый сигарный дым и ароматы импровизированной трапезы. Четыре маленьких противоположных - на улицу, если здесь подходит это слово - не открывались, предусмотрительный хозяин на всякий случай немедленно по въезде заколотил рамы.

Двор был пуст, над баней вился сизый дымок, уходя почти строго вверх..."...с бесприютной тоской в багровеющие небеса..." - задумчиво просвистел себе под аристократический, чудом не сломанный жизненными поворотами нос Федор.

Постояв так с минутку и послушав тишину, он резко стряхнул задумчивость и направился осуществить давно задуманное дело - осмотр ружейного футляра. На вес он оказался еще более тяжелым, чем на взгляд и ощупь, а по размеру свободно мог вместить две разобранных тульских двустволки с принадлежностью. Но удивило Романовича то, что два накладных замка были чистейшей декорацией, намертво приваренной и никогда не открывавшейся. При тщательном изучении оригинального изделия наш следователь обратил внимание на ручку, которая была почти утопленной и очень напоминала дверную популярного российского автомобиля, в народе метко прозванного "зубилом", только стальную и на порядок мощнее. Непроизвольно Романович взялся за нее, как если бы садился в машину. Пальцы нашарили рычажок, как раз там, где и ожидалось.

В следующую секунду со стуком и фырканьем ввалился Михаил Янович, мокрый, полуголый и босой, издавая разнообразные звуки и вытираясь замызганным полотенцем.

Романыч с досадой отдернул руку от ящика гостя, повернулся к столу, и, сделав вид, что прибирается, проворчал:

- Ну спасибо, что хоть умылся! Дегустатор, понимаешь! А то бы вылизал ты у меня весь дом как миленький, еще почище, чем в тот раз!

- В трезвом виде жизнь невыносима, ну, а дружба начинается с бутылки! - ответствовал Писатель и потянулся к бренди.

Федор молча перехватил вожделенный сосуд, прихватив заодно и водку, и пошел на второй этаж, приготовить комнаты для гостей. Его проводило хмельное пение друга:

- А если жмот, а если денег не дает, пусть хоть нальет за спасение души!

По лестнице в два марша, ведущей из гостиной на второй этаж, Федор поднялся в коридор, устланный бордовой узорчатой дорожкой. Прямо была застекленная дверь на балкон, который шел вокруг всего этажа, а в комнаты вели шесть дверей, по три с каждой стороны. Выше был только чердак, куда уходил третий лестничный марш.

Вся жизнь Федора Романовича протекала внизу, только изредка он поднимался на чердак, а в своей комнате рядом с лестницей, окном во двор, жил только при коротких визитах Изольды, которая побаивалась спать одна в большом доме, и гнездилась в соседней. Котикова размещали напротив.

Однако на этот раз Романыч решил поселить в ней Николая, а писателя - рядом, дверь в дверь дочки. Хотя тот, в соответствии с наблюдением Владимира Семеныча Высоцкого, "меры в женщинах и в пиве он не знал и не хотел", в моральном облике с этого разреза сомневаться не приходилось, невзирая на порою чрезвычайную распущенность Яныча на язык без различия пола и возраста собеседников.

Романыч приоткрыл все окна, зафиксировав их в этом положении - осторожность давно стала его второй натурой - и принялся готовить ночлег.

Он сноровисто прибрался чудом враждебной техники на всем этаже. Этого названия у него заслуживало любое хорошее изделие немецкого производства, не исключая и пылесос Siemens, хотя сам по очевидной причине участия в Великой Отечественной счастливо избежал.

Потом он застелил постели гостям. Закончив труды обустройством своего лежбища, Федор достал из щкафа, из рукава огромного овчинного тулупа, старую испытанную вертикалку 12 калибра ИЖ-18. Беглый осмотр убедил его в ее исправности. Он зарядил верную подругу, положил на постель, бросил наверх для маскировки плед и спустился в гостиную.

Выглянув в окно, Федор увидел возле колодца Николая, плескавшего на себя из ведра холодную воду. Обнаженная мокрая фигура блестела в лучах вечернего солнца, уже коснувшегося самых высоких сосен на опушке леса.

Николай заметил в окне Федора и, отфыркиваясь от стекавших по лицу капель, крикнул:

- Что ж Вы, Федор Романович, бассейн себе не приделали к такой шикарной сауне?!

Федор отметил непривычное для Николая "Вы" и попытку то ли польстить то ли уязвить его строение.

"Видать задел я его... в баньке-то... не по хозяйски получилось…Ну, да ладно...Что есть -то есть"

Романыч махнул в ответ рукой и крикнул:

- Да вот Яныч как оклемается завтра, так сразу и начнёт яму копать. Правда, Яныч?!

Романыч обернулся к писателю.

- Ты, Федор Романыч, злой... когда трезвый, - откинувшийся на спинку дивана в углу Котиков явно испытывал жажду продолжения застолья. - Я к тебе со всем сердцем ... а ты меня... за человека не считаешь... в положении моём ...почти безвыходном…

Михаил Янович постепенно распалялся и входил в раж агрессивного самобичевания, чередовавшегося у него с таким же агрессивным самовозвеличиванием в периоды сильного подпития.

- Книгу я писать бросил ... из-за тебя ... деда наследство тебе раскопал...а ты меня не ... не уважаешь. А я мог бы ...между прочим... и не исcccкать, - Писатель икнул и умолк, натолкнувшись блуждающими глазами на жёсткий взгляд Федора.

Романычу было известно, что у Котикова был стимул найти его, Федора, хоть на Северном Полюсе. Имея большой опыт работы в архивах, Михаил Янович получил значительное вознаграждение от адвокатской конторы, которой и был нанят на временную работу для поиска наследника по запросу зарубежной юридической фирмы.

Деньги свои Писатель то ли прокутил, то ли приберёг на чёрный день (в первое верилось охотнее), а своё решение остаться с Федором объяснял потребностью в условиях для творческой писательской деятельности. Романыч и не возражал против этого, ведь Михаил Янович помогал общаться Федору с представителями конторы. Да и после завершения формальностей Яныч оказал услугу, постепенно раскачав заскорузлые от жизни в глуши мозги Романыча.

Умён был Михаил Янович. И с новинками техники знакомил, и много интересного рассказывал.

И всё бы ничего было, но Писатель иногда допускал пьяные выходки, имея обыкновение забывать, с чего началось их знакомство. Романыч же, и раньше не особо подпускавший к себе кого-либо для близкого общения, с получением наследства стал ещё более осторожен и внимательно приглядывался к человеку прежде, чем начать с кем-то любые отношения.

А уж фамильярности по отношению к себе Федор не позволял никому.

-Завтра же начинай паковать вещи! – ледяным голосом вымолвил Федор. - Или через неделю с гостем до ближайшей деревни уедешь, или отвезу тебя сам, как только свою машину отремонтирую. А теперь иди наверх, я тебе в средней комнате постелил.

Котиков сразу чуть протрезвел, понял, что спорить бессмысленно, встал с дивана и, при обоюдном молчании, медленно поплелся на второй этаж.

- Ладно...пьяный проспится, дурак никогда... - пробурчал Романыч, сгребая грязную посуду на столик с колесиками. Свернув соответственно далеко не стерильную скатерть, он накрыл ею сооружение из хрусталя и фарфора и пинком, вложив в него возникшее раздражение, отправил на примыкающую к гостиной кухоньку.

Успокоившись, Федор принялся накрывать к ужину.

В открытой двери промелькнул силуэт Николая, завернутого в полотенце и со свернутой грязной одеждой в руках, по направлению к улице.

Романыч выглянул в окно.

Николай возился в багажном отделении своего джипа. Машина стояла передком к фасаду дома метрах в двух, на небольшой поляне, которую хозяин называл улицей, хотя это был тупик. Создал ее он сам, вырубив лес на баню по большей части перед домом, и исправно поддерживал в порядке.

Николай быстро переоделся в черный спортивный костюм и легкой походкой направился к дому с большой коричневой кожаной сумкой в правой руке.

Романыч прошел на кухню. На четырехконфорочном чуде враждебной техники стояли закопченный эмалированный чайник и огромная чугунная сковорода, треть которой занимала вчерашняя жареная картошка. Федор решил пожарить вместе с ней яичницу и Николаеву колбасу, к реализации каковой идеи и приступил, не забыв поставить и чайник. Готовить он любил и занимался этим не только с присущим ему тщанием, но и истинно с душой, поэтому даже самые простые блюда выходили из его ру кистинными произведениями кулинарного искусства.

Сгущались сумерки. Из окна кухни Федору была уже едва различима громада джипа перед домом, слегка выделялась только являвшаяся при выезде белой "Нива" Писателя.

Священнодействуя, Федор не забывал поглядывать в гостиную. Стол был виден ему полностью. Николай прикрыл дверь, не попытавшись ее запереть, толкнул сумку под скамейку и уселся в торец стола так, чтобы контролировать дверь, и частично - окно и обрамленный аркой вход в кухню. Причем уселся не сразу, а как бы выбирая позицию.

"Вот еще один разведчик...а к лестнице-то спиной, хе-хе..."-подумал Романыч.

Словно в подтверждение его слов, со второго этажа спустился Михаил Янович и занял место спиной к окну, по пути включив свет. На нем оказалась его любимая форма одежды - светло-серый в едва заметную клетку твидовый пиджак с кожаными заплатами на локтях, черная шелковая рубашка, из-под которой виднелся пестрый шейный платок, и свободные легкие брюки в тон пиджаку.

При свете выяснилось также, что на Николае заняли привычные места все его золотые игрушки, а поверх спортивного костюма оказался черный же кожаный жилет. Вид у него был классический послебанный - свежий и довольный, выбритый вдобавок, голый череп сиял ничуть не слабее роскошной люстры.

Писатель же был все еще несколько помят в результате обильного дневного возлияния.

- В баньке с Романычем были? -спросил он, чуть смущенно улыбаясь, как всегда при разговоре после застолья такого рода.

Николай кивнул, внимательно разглядывая сервиз.

- Я никого не убил? - не отставал Михаил Янович.

- Ты себя чуть не убил. Так навернулся, что я думал - мы все щас в подвале окажемся! - ухмыльнулся Николай.

На этих словах Федор решил, что пора выходить на сцену. Он молча водрузил сковороду на стол, разрезал источающее соблазнительные запахи жарево и принялся раскладывать по тарелкам. Писатель вылез из-за стола и бочком протиснулся мимо хозяина в направлении кухни, выражая всем своим видом желание загладить возникшую шероховатость. На столе начали появляться разнообразные баночки и бутылочки с приправами, оливками и прочим.

Разделив половину сковороды на троих, Романыч отставил ее на сервант и сел за стол vis-a-vis с Николаем, который молчал, положив руки на стол с локтями.

Наконец Михаил поставил блюдечко с нарезанным лимоном в середину стола, секунды три постоял в задумчивости, не начать ли второй раунд подчистки холодильника. Видимо, решив, что все готово, он сел и посмотрел сперва на середину стола, потом на Федора.

- А действительно, под такую кухню грех не принять. Пивка после бани - самое то... - мечтательно произнес Николай.

- Тут некоторым газировочку надо пить. И не больше стакана, чтоб, не к столу будь сказано, штаны не обмочить, - уже почти несердитым тоном сказал Федор Романович, вышел на кухню и тут же вернулся с пузатым хрустальным графином.

- Оооо! - восторженно воскликнул Николай, - Коньяк? Ну как и не уезжал с любимой Пресни! Откуда такой класс во всем, если не секрет?

- Романыч грибные места знает, - льстиво ввернул Котиков.

- Коньяк им…Перебьетесь, - проворчал Романыч, разливая по рюмкам напиток, действительно напоминавший коньяк, и обращаясь больше к Николаю - Попробуй сначала.

- Ну что ж, это неоценимое умение, насчет грибных мест, - Николай вооружился рюмкой и продолжал :- Я здесь совсем недавно, но уже убедился, что наш хозяин обладает им в полной мере и в самых разных областях. Так что предлагаю выпить за его здоровье!

Мужчины дружно чокнулись и выпили.

Яныч искоса и с прищуром глянул на Николая, Романыч же сразу перешел к закуске, делая вид, что ему все равно, как гость оценивает угощение.

Николай выпил медленно и осторожно.

Коньячные ингредиенты в напитке присутствовали несомненно, и качественные, но были и какие-то совершенно новые и неповторимые оттенки. Не придя ни к какому определенному выводу, наш дегустатор спросил:

- Федор Романыч, ты сам это делаешь?

- У-гу, - отозвался с полным ртом хозяин.

- Ну ты талант! Их чего, если не секрет?

- Ешь давай, тоже мне разведчик! – Федор Романович свято хранил секрет своей фирменной настойки, которую называл «кедровкой».

- Коль, а ты где живешь на Пресне? - поинтересовался Михаил Янович, наваливаясь на закуску.

- Я сейчас на Солянке живу, а там просто места любимые - ответил Николай, также отдавая честь стряпне хозяина. И они увлеченно принялись обмениваться мнениями о столичной жизни, особенно ночной, причем Писатель все время съезжал на тему профессиональной любви, а Николай от нее уклонялся.

- Ты женат, что ли? Дома все услуги? -веселился Яныч.

Николай слегка нахмурился:

- Да, но это уже ненадолго.

- Что ж так - характерами не сошлись или чем еще?

При этих словах Романыч несильно, но ощутимо пнул весельчака под столом в мясистую икру.

Яныч подавился и закашлялся, выпучив глаза и сделавшись похожим на вареного краба. Николай от души ударил его кулаком по спине, довольно осклабившись при этом. Развеселившись и поняв ход его мыслей, Федор подмигнул ему и с трудом подавил ребяческое желание пнуть Яныча еще раз, а заодно и обрызгать, и утопил смех в своей рюмке.

- Убьете, блин!...кха-кха...вы чего это? - просипел Писатель.

- Я думал, ты язык проглотил! Неудивительно, кок у нас классный! - захохотал Николай, сверкая голливудской улыбкой.

Котиков явно хотел съязвить, но передумал и вернулся к еде, явно обдумывая новую тему.

- Кок, говоришь? Ты и в море так едал? - вступил Романович, адресуясь к Николаю со ссылкой на короткий обмен репликами в бане.

- Ну сравнил! Да я и не ходил, я в рембате по трюмам ползал. Хуже стройбата.

- А лет тебе сколько, все хочу спросить?

- Тридцатник в будущем году стукнет.

«Вот уж не подумал бы» – подумал Романыч. - «27 от силы. Однако паренек спортивный...вполне может и кулаком зарабатывать...» - Хорошо сохранился! - прокомментировал Яныч и тут же простер над столом сковороду, щедро наваливая на тарелки вторую половину угощения.

- Так и ты в дом престарелых не годишься, оно и неудивительно при такой кухне и климате, - продолжил расточать полуиронические комплименты Николай.

Тут же Михаил Янович принялся рассказывать ему, как Федор строил баню. Николай молча слушал и иногда угукал, а Романыч поправлял технические подробности. Так незаметно ужин подошел к концу.

- Однако не пора ли нам на боковую? -вопросил Романыч и первым встал из-за стола, - Пошли, Николай, покажу, где жить будешь.

Николай поднялся, взял сумку и ружейный футляр и пошел на второй этаж следом за хозяином, постукивая кожаными сандалиями.

Яныч же подался в аппаратную, как с его легкой руки стал называться загроможденный компьютерной техникой уголок под лестницей, и с энтузиазмом нырнул в бескрайние просторы Интернета.

- Прошу гостя дорогого, - распахнул Романыч дверь комнаты.

Николай вошел и оценивающе огляделся. Комната оказалась небольшой, квадратов 12, и похожей на шкатулку, потому что все было обшито деревом, покрытым лаком. Обстановка была довольно простой - диван-кровать, встроенный шкаф вдоль половины стены, за которым приткнулась тумбочка с маленьким телевизором Philips, и стол с двумя стульями у окна, выходящего на улицу. Все было недешевым и практически новым. Несмотря на только что сделанную уборку, чувствовалось, что живут здесь редко и недолго. Николай поставил вещи рядом с постелью и, почувствовав, что Романович ждет оценки, сказал:

- Вполне как в городе, и не в самом заштатном.

- Типа Москвы? - съехидничал Федор.

- А почему бы и нет? - вполне серьезно ответил Николай, открывая шкаф и снимая жилет, всем своим видом показывая, что собирается немедленно лечь.

- Ну, спокойной ночи, - коротко пожелал Романыч и вышел. На всякой случай он зашел в свою комнату и проверил ружье. Никаких видимых признаков чужого посещения не было. Надо было готовиться к ночи, и Федор направился вниз.

Не отвлекая Писателя от компьютера, Романыч сам прибрал в столовой и на кухне. "Чего это меня дёрнуло ружьишко приготовить?!" - Федор вспомнил добрую атмосферу ужина. - "Деньги в доме не держу, тащить особо нечего. Барахло техническое? А кому оно в тайге без питания нужно?"

- Что новенького говорит и показывает Интернет? - Романыч взглянул через плечо Яныча на монитор. - Да, кстати, Яныч. Я так понял, что ты официоз на себя нацепил, чтоб показаться красивее перед гостем. Так вот ты лучше думай прежде, чем напиться, как ты перед собой выглядеть будешь потом.

- Ладно, Романыч, ты уже своё сказал насчёт моего отъезда, - не отрывая глаз от монитора, буркнул Михаил. - Оставь нравоучения при себе, или вон, для молодёжи.

- А ты на молодёжь не кивай! – Федор чуть обиделся на Котикова за то, что тот не стал рассказывать о новостях Интернета.

Отойдя в окну, Романыч закурил и, ревниво стараясь отвлечь Михаила Яновича от компьютера, громко продолжил:

- Молодёжь нам иногда в пример ставить надо! Она, молодёжь, ну, не вся, конечно, больше нашего знает. Да это и логически понятно, что накопленные человечеством знания по наследству в гены детям вкладываются... информационно, конечно. Вот ты, например, Яныч...

- Умён ты стал не по годам, Романыч! - съязвил Писатель, которому перспектива уезжать в столицу не нравилась. Творить можно только в тишине и наедине с собой, считал он, а ещё лучше - на природе. Вот сейчас он и отыгрывался за нанесённое Романычем беспокойство. Предстояло решить много хлопотных дел, а материал для очередной книги ещё не весь был собран.

Слегка обернувшись в сторону окна, Котиков направил на Федора удар по больной теме:

- А каким местом ты думал, когда все твои годы до нашей встречи ты водку пьянствовал, по бабам гулял, да с мужиками зубоскалил в деревне ?!

- Дурак ты, Михаил Янович! Мудрости в тебе жизненной - на копейку! Всё в облаках витаешь, умные книжки строчишь, а не понял, что жизнь - она разная бывает. И не только в столицах!

Федор Романович накинул куртку и направился к выходу.

- А ещё, друг Писатель, добрым нужно к людям быть! Вот я, например, тебя, так и быть, оставлю погостить ещё на... ну, пока книжку свою не закончишь. Несмотря на твой такой меленький сейчас камешек в мой огород.

Романыч улыбнулся опешившему от такого перехода в разговоре Янычу.

- Так что ты вот что...рот-то закрой...заканчивай и иди отдыхать. Завтра Николая попросим его трактором «Ниву» твою загнать на горку, раздатку центровать будем. А то ты, хрен ленивый, всё ждёшь, когда я сам яму в гараже копать буду, чтобы машину ремонтировать сподручнее было. Ишь ты! Лень твоя сильнее даже твоего желания к подругам в деревню кататься. А всё туда же: "водку пьянствовать"!

И, подтверждая свои слова жестом римского патриция "убить гладиатора", Романыч добавил:

- Женилка ещё слаба у тебя, чтобы меня в позу ставить! Усёк, студент ?!

И он сбежал с крыльца, оставив удивлённого Яныча пытаться понять его возникшую весёлость.

- Да, студент! - хохотнул уже со двора Федор. - А после обеда я пойду гостю окрестные достопримечательности показывать. Так что приборка по дому - за тобой!

Приняв решение меньше ломать себе голову всякими подозрениями относительно нежданного приезда гостя, Федор Романович с облегчением заметил для себя, что и общее состояние напряжённости куда-то исчезло.

- На всё есть воля Господня.. - пропел он строку из песни Игоря Талькова, обошёл японский "трактор" гостя и углубился в лес.

Веруя не по форме, а по содержанию, Федор Романович не посещал церковь, хотя при рождении был крещён, и спокойно относился, например, к староверам. Вернее, он до недавнего времени и не знал, что эти крепкие таёжные охотники со своими жёнами, стариками и детишками являются "староверами". Посещая иногда, во время охоты, их небольшое поселение в несколько домов глубоко в лесах, Федор всегда чувствовал себя среди них очень уютно, удивляясь их душевной отзывчивости. Позже уже, когда односельчане пытались убедить Романыча в том, что "староверов" надо убедить посещать "хотя бы" воскресные церковные службы, Федор отказался вести группу приходских активистов в лощину "старожилов", как теперь он их называл.

Собственно, и охотничий дом Федор, пользуясь случаем, купил, чтобы быть ещё дальше от пустых людских разговоров и поближе к молчаливым, но глубоко чувствующим природу, староверам. Лощинка их находилась за горой, а это всего часах в двух быстрым шагом. Вот и сейчас Федор направлялся к ним, так как возникшая неожиданно идея, захватила его и требовала немедленного действия.

Автоматически выставляя попеременно вперёд руки и своевременно подныривая под встречные ветви, Федор быстро скользил, нащупывая в одно касание почву под ногами и не давая коварным корням зацепить его в надвинувшейся темноте густого леса.

А решил Федор не Котикова выгонять, а сам уехать на время.

"А что?!" - размышлял Романыч, на ходу поправляя капюшон ветровки, съезжавший время от времени на лоб. "Лето на носу, охотничий сезон только осенью, завтра с Николаем переговорю, ему же штурман, такой как я, в дороге пригодится, да и вдвоём веселей. Доедем до Владика, а там...а там – мооооре..."

Федор даже приостановился, до того явно он представил себе берег с выброшенными волнами, пахнущими йодом водорослями, и другим морским богатством - стеклянными шарами в верёвочной оплётке, "кухтылями" - поплавками, и бамбуковыми шестами, потерянными рыбаками где-то в море. Эта картинка из воспоминаний детства дополнилась вспомнившейся ему сценкой путешествия вдоль берега на плоту, построенного из разнообразного мусора, выброшенного морем. Тогда вдвоём с другом они отошли от берега в закрытой бухточке, продвигаясь вперёд с помощью бамбуковых шестов, волны и течение отнесло плот и прошлось его бросить, добираясь до берега вплавь...

Приближающийся шум горной реки оповестил о том, что незаметно для себя Федор прошел треть пути. - Теперь вве-эрх... потом снова вни-из ... и яааа... на месте, - выдохнул путник.

В четыре прыжка по валунам, выступающим из бурлящей вокруг них воды, Романыч преодолел небольшой, но быстрый, поток. Быстрым взглядом на ясное чёрно-синее небо Федор поздоровался с луной и яркими звёздами и, не задерживаясь у воды, снова углубился в лесную чащу.

"Договорюсь со старожилами, чтобы посмотрели за домиком, да Яныча наведывали иногда, пока меня не будет... " - прикидывал в уме Федор, свернув с обходной тропы и карабкаясь по наклонной расщелине почти отвесной скалы, сокращая этим путь в лощину. "Останется только узнать, как к этой идее отнесётся Николай, всё-таки мало ли у него какие планы... Ну, да, будет день - будет пища…" Прервав размышления, Романыч, преодолел подъём и выбрался на скалистый гре6ень перевала.

Голый, свободный от растительности гре6ень, выступающий над верхушками ближайших по склонам сосен, открывал прекрасный обзор на две тихие долины. Молочные реки ночного тумана, почти наполовину заполнив каждую лощину, отсвечивали при луне матовым светом, стекая вдаль, навстречу друг другу по обеим сторонам перевала.

Удовлетворённо отметив, что урезал минут двадцать пути, Романыч уже через минуту начал спуск зигзагами, удерживая равновесие на осыпающейся скальной породой другой стороне перевала. Двигаясь по склону почти параллельно гре6ню, Федор держал направление на печные дымные ручейки, еле виднеющиеся в верховьях "лощины старожилов" - ночная прохлада прибивала дым к земле.

МОСКВА

Сгущались сумерки, уже по-летнему теплые.

Она сидела на диване, сжавшись в комочек, уткнув изящный, но твердый подбородок в колени, куря и глядя перед собой остановившимся взглядом. Звонили телефоны - домашний и сотовый, пищала ICQ, пару раз звонили в дверь, но она оставалась безучастной ко всему.

Это продолжалось вторые сутки. Он исчез три недели назад. Он всегда исчезал неожиданно, но самое позднее на другой день перезванивал. Эти короткие разговоры в стиле "не беспокойся, все хорошо" с обеих сторон - они оба были людьми деловыми и прекрасно понимали друг друга без слов - лишь немного успокаивали ее.

Впрочем, покой покинул ее с той самой минуты, как он сел напротив нее за покерный стол в казино и их глаза встретились. Но она прекрасно умела владеть собой, и не только собой.

Он был единственным, кого она не могла подчинить ни своей железной волей, ни змеиным обаянием, ни искусством любви - вещь в себе, тертый калач, невзирая на то, что был на два года моложе ее, а выглядел на пять моложе себя. Он мог приоткрыть этот панцирь, но пускал туда далеко не всяких, и никому не позволял там разгуливать. О его истинных чувствах она могла только догадываться по тому, как он сидел на диване - точно так же, как сидела сейчас она - и поглаживал ее кошку, которая как-то сразу признала его, все остальные сразу же бывали ею оцарапаны. Он брал Эми на руки, нежно прижимал к себе, гладил, чесал за ушками и под мордочкой, а она все переносила молча, прощала ему даже сигару, чего не позволяла даже хозяйке...

Его партнеры не были назойливыми в своих поисках и отстали довольно быстро, если сравнивать с братвой. Однако она и не таких умела отшивать.

До позавчерашнего дня она надеялась, что он даст о себе знать. Но ее мир рухнул, когда пять дней назад старый друг ее семьи - адвокат Натан Львович - принес ей документы, где значилось, что он завещает ей свою квартиру на Новокузнецкой.

Он никогда не делился с ней своими планами, хотя молчаливым сухарем никогда не был.

И холодным тоже...ни в каком отношении.

Лихорадочный сумбурный водоворот мыслей постепенно сменился вялотекущим ручейком и наконец - полной депрессией...

Кто-то потерся о ее щеку. Она вздрогнула. Со спинки дивана пушистым комочком сползла на колени хозяйки персиянка Эми. Прикосновение живого существа вывело ее из оцепенения. Она медленного гладила кошку подрагивающей рукой, медленно приходя в себя, а по щекам текли горькие слезы, первый раз за эти страшные дни...

Вздохнув, она резко поднялась с дивана и прошла в ванную. Кошка упала на пол, обиженно мявкнула и полезла обратно.

Через два часа, вернув себе обычный вид преуспевающей businesswoman, она набрала телефонный номер.

- Я слушаю вас, - почти сразу ответил мужской голос, делая ударение на последнем слове и не оставляя никаких сомнений в национальности говорившего.

- Добрый вечер, Натан Львович, я не поздно? - ее голос излучал абсолютное спокойствие и уверенность в себе и вместе с тем доброжелательность.

- Мариночка, ну об чем разговор? Что так долго не звонили? - донеслось из трубки.

- Дела, сами знаете. Хотелось бы встретиться.

- Девочка, что-то случилось?

- Не беспокойтесь, это не срочно. Во сколько Вам удобно будет принять меня завтра?

- Завтра никак, завтра большой процесс, а послезавтра часика так в два, ну не ночи, разумеется, пообедаем вместе где-нибудь, а?

- Знаете "Посольский клуб" на Тверской?

- Найдем, найдем! Договорились! Ну не знаю ничего лучше, чем обедать с умной красивой женщиной, это ж такое редкостное в наш жестокий век сочетание...

- До встречи, Натан Львович, - прервала поток словесного поноса Марина и повесила трубку.

- Оставь свой треп для прокуроров и коренных обитательниц борделей, - сказала она вслух и закурила длинную коричневую сигарету.

СИБИРЬ. ТАЙГА.

Михаил Янович уже давно выключил компьютер и молча сидел на диване, испытывая непонятную для себя тоску, в причинах которой он пытался разобраться.

После ухода Федора всё, казалось бы, встало на свои места - снова он в работе, беспокоиться о завтрашнем отъезде не надо, живи себе и твори. Но что-то внутри снедало его, отгоняя сон и утомление насыщенного событиями дня.

На втором этаже, как и во всём доме, стояла тишина. Не слышны были даже привычные для уха шуршание холодильника на кухне и жужжание движка на веранде.

Крупные ночные бабочки призывно бились в стекло.

«Бабочки…» - Михаил Янович встрепенулся, поднялся, и, выключив свет, распахнул широкое окно, впустив в помещение тайгу с её запахами, ночной прохладой и редкими перекликами птиц.

Одна из бабочек в полёте уткнулась в грудь Писателя и, оставив серебристо-светлое пятно пыльцы на его чёрной рубашке, поползла вверх, где добравшись до шеи, стала щекотать её своими лапками.

- Бааабочка… - с нежной улыбкой прошептал Михаил, боясь пошевельнуться и спугнуть крохотное создание. «Бабочками» вместо имён звал Яныч всех своих временных подруг, которые по одной, редко по две, на короткий срок, в основном на ночь, посещали его маленькую квартирку в столице.

Но не о "бабочках" тосковалось Михаилу Яновичу. Да и нынешний творческий застой не был этому причиной, и Писатель это понимал. "Копать нужно глубже!" - странным образом недавние слова Федора совпали с внутренним состоянием Яныча.

Ночная бабочка перебралась по щетинистой коже Писателя через подбородок и отвлекла его от мыслей своими уже назойливыми приставаниями к его губам. Легонько дунув и отправив гостью снова в свободный полёт, Михаил Янович щелчком стряхнул пыльцу с рубашки, подошёл к компьютерной стойке и вынул из ящичка с многочисленными дискетами закрытую пачку сигарет. Хотя он давно бросил курить, но одну пачку сигарет всё же припрятал. "Для гостей" - оправдался тогда перед собой Яныч.

Федор Романович никогда не прибирался в "аппаратной", и, несмотря на свою по-детски непосредственную любознательность, с уважением относился ко всей "технической епархии" Писателя (а вскоре и дочки), не трогая находившиеся там бумаги, дискеты и другие "железки".

Всего лучше думалось Писателю в машине, на скорости в движении или, что было плодотворнее, в тихом месте. Часто он специально выезжал из столицы за несколько десятков километров, чтобы уединиться среди деревьев в лесу или посередине какого-нибудь заброшенного широкого поля на вершине холма.

Зайдя на кухню, Яныч взял початую днем бутылку бренди, штопор и бокал. Набросив на плечи сильно поношенное ратиновое полупальто Романыча, Михаил направился к «Ниве», размытым белым пятном выделявшейся на фоне тёмной стены высоких деревьев.

***

Николай спал блаженным сном человека, впервые за неделю добравшегося до бани, чистой постели и домашней еды. Однако какая-то часть мозга природного бойца бодрствует всегда.

Вот и сейчас тихого хлопка двери автомобиля было достаточно, чтобы он вскочил с постели и распластался по стене у окна, выхватив из-под матраса и сжав в профессионально крепкой в запястье и расслабленной в плече правой руке верный "Стечкин". Красное пятнышко лазерного целеуказателя слегка зашевелилось на тумбочке с телевизором.

Он осторожно выглянул на улицу, с которой не доносилось больше никаких звуков. Лунный свет сиял на белой, лишь слегка исхлестанной ветвями крыше "Нивы", и только самую малость обрисовывал могучую тушу его джипа, казавшейся невесть какой безумной машиной времени заброшенным в наш век тиранозавром, грозно нависшим над бедным бегемотом. Так как сигнализацию Николай по городской привычке включил, нетрудно было догадаться, что сели в "Ниву". Это тут же подтвердилось - в ней опустилось водительское стекло и моргнул огонек зажигалки.

Мотор не заводили.

Николай ждал.

На землю полетел окурок, рассыпав искры, и снова все замерло. Он постоял еще немного, затем выключил прицел, сунул пистолет на место и сел на постель. Спать уже совершенно не хотелось.

«Ну что, Никола-Чудотворец, описался?» - насмешливо сказал он про себя. – «Да он в темноте да по такой дороге никуда не денется, только с поляны вырулит, ты его и из кровати догонишь и в решето превратишь!»

«Хотя зачем? Откуда он может знать?» - мысленный диалог продолжался. «Ты ж случайно сюда попал...рано от дороги от деревни свернул...ну надо же второй поворот с третьим перепутать...тебе только по зеленому сукну носом ездить...хотя по таким дорогам...»

Захотелось пить. Он оделся, спустился вниз, подсвечивая себе зажигалкой, нашел кухню и напился прямо из носика чайника.

Выглянул в окно - в "Ниве" виднелся силуэт Яныча. Он немного повозился и поднес ко рту бокал.

«Во алкаш!» - Николай беззвучно хохотнул. – «Когда же он на сегодня завяжет - когда картошка всплывет, не иначе!»

Сам он, хотя и любил выпить, был отнюдь не сторонником упаивания до дневного состояния Писателя, тем более "ершей".

Появилась мысль разжечь камин и тут же была отброшена. Перспектива общения с нетрезвым Писателем отнюдь не прельщала Николая. Он вышел через заднюю дверь, выходящую во двор, сел на ступеньки крыльца и закурил.

***

Михаил Янович сидел на водительском сидении и наслаждался тишиной. Полузабытая сигарета, стаканчик сладкого вина и тихое одиночество среди природы - ничего другого и не нужно было Писателю, чтобы мысли текли ровно, позволяя без задержки пробежать несколько раз по волнам памяти.

Только на минуту он отвлёкся взглядом на передвижение слабенького огонька в доме.

"Тоже мне, Штирлиц!" - с незлой усмешкой подумал Михаил Янович о Николае и продолжил свои размышления.

Да, конечно, жизнь его резко изменилась с тех пор, как он занялся архивным поиском наследника этого австралийского, русского по происхождению, богача.

Таких архивных крыс, как Яныч, было раз-два и обчёлся. Да плюс ещё и специалист по русской довоенной эмиграции. Поэтому Писатель не удивился, когда один из бывших институтских коллег свёл его с неким Натаном Львовичем, юристом, чья адвокатская контора обслуживала иностранцев.

Дед Федора предусмотрел в завещании вознаграждение, для нотариальной компании "там" и для адвокатской конторы-посредника "здесь", за нахождение своего внука-наследника и исполнение его, деда, последней воли. Из-за этого-то вознаграждения Натан Львович и крутил долго мозги Янычу, всё делал вид, что восхищается публицистическим талантом документалиста Котикова. Всё не хотел делиться гонораром. Но Яныча было трудно обвести вокруг пальца и заглушить запах долларов дешёвыми духами пустого трёпа.

Да и свои писательские способности Михаил Янович оценивал критически, со стороны, и не витал в облаках. Ну да, хотел изобразить что-нибудь эдакое, фундаментальное, «для Истории». А получалось, что весь раскопанный в архивах ценный материал он вынужден был продавать другим, чтобы не отказывать себе в безбедном, не без маленьких человеческих слабостей, существовании.

И в архивы Яныч мог попасть только "on behalf of", так сказать, "от имени и по поручению", подняв все свои контакты.

Но закрутились дни, завертелись...Бумаги, папки, справки, запросы... Родная стихия.

И когда Михаилу Яновичу пришёл ответ из какой-то тьмутаракани на очередной его запрос о товарище-господине Высокогорном Ф.Р., и ответ положительный, Яныч даже слегка расстроился, что придётся покинуть тихие архивные подвалы.

Но дальше жизнь закрутила Писателя ещё интересней.

***

Николай глубоко затянулся, прикрывая огонек ладонью. При этом его взгляд невольно упал на старинной работы кольцо с бриллиантом на безымянном пальце правой руки.

Он непроизвольно вспомнил то утро, когда после небывалого выигрыша прямо из-за стола поехал в антикварный магазин на Арбате и купил давно присматриваемое для нее колечко. До следующего утра она вставала с постели только затем, чтобы принести ему подкрепиться. А вечером она тихонько подобралась сзади, когда он смотрел телевизор, поглаживая ее кошечку, и надела ему на палец это кольцо.

Николай не знал, любил ли он эту женщину. Они оба были свободными людьми, проводили вместе редко больше двух суток подряд и фактически были каждый сам по себе. Хотя они встречались почти год, она на словах ни на что не претендовала - ни до обмена колечками, ни после - и сама как-то назвала их отношения "игрой двух старых шулеров". Никаких ссор, сцен, выяснений отношений, полное взаимопонимание и интеллектуальное общение, правда, не всегда на равных, чаще с перевесом в ее пользу.

Три недели назад он покинул Москву.

На электричках, автобусах, попутках добрался до Екатеринбурга. Там купил машину и нанял в проводники полуспившегося охотника Василия.

Все шло по плану, и на третьей ночевке Николай открыл бутылку водки, первый раз за все время своего путешествия. Одной, естественно, не хватило...Проснувшись следующим днем с чугунной головой, наш путешественник обнаружил своего проводника в овражке неподалеку, с расстегнутыми штанами и сломанной шеей. Ему не оставалось ничего кроме, как похоронить Василия, просвистеть в качестве эпитафии "Не гуляй в тундре под наркотиками, занесет - фиг найдешь..." и отправиться дальше по карте, компасу и спутниковому навигатору. Естественно, наш «герой асфальта» почти сразу же заплутал и чисто случайно вышел на полузатерянную деревню. После короткого отдыха история повторилась.

"А и правда, все к лучшему" - думал Николай. "Надо попробовать подписать Романыча в проводники...мало ли какие обстоятельства в пути...а скажет что - Стечкин ему ответит,хе-хе...деньги-то есть у него, точно, совать в лапу голяк...присмотрюсь еще к дедуле, а послезавтра вечером предложу, или раньше, по обстоятельствам."

Приняв решение, он вмял окурок сигары в землю рядом с крыльцом и поднялся в дом.

***

Темную гостиную слегка освещало мягкое сияние монитора из аппаратной.

Тихо подкравшись, Николай увидел Писателя. Тот ожесточенно стучал по клавиатуре, сидя спиной к узкому проходу и окутываясь сигаретным дымом.

"Ну-ну...рисуй, Моцарт..хе-хе..." - подумал Николай словами лохматого армейского анекдота, направляясь досыпать.

Сам он не то чтобы не любил творческих людей, но считал их малоприспособленными к жизни, чуть ли не лоховатыми, особенно художников и музыкантов, и говорил: "Мы существуем в разных измерениях". А если бы его спросили, с кем он существует в одном измерении, он бы отвертелся, или, будучи в хорошем настроении, ответил бы со свойственным ему черным юмором: "С подругой, и то по ночам".

Он всегда был одиночкой по природе и никогда не переживал по этому поводу.

МОСКВА.

Взвизгнув широкой резиной, сияющий изумрудным металликом Nissan Maxima резко нырнул с Тверской под арку и затормозил около "Посольского клуба" рядом со черным Volvo.

Хлопнула дверь, и об асфальт стукнули шпильки изящных туфелек из змеиной кожи. Эффектная брюнетка в костюме под цвет машины вонзила стройные ноги в туфли, швырнула под сиденье пассажира водительские ботиночки и процокала ко входу в клуб.

В этот обеденный час зал был почти пуст. Возле эстрады юноша ботанического вида, в костюмчике и при галстучке, активно понтовался перед себе подобной спутницей, которую так и раздевал глазами с кожаного дивана в углу довольно импозантный пожилой мужчина, очень похожий на Шона Коннери.

С трудом подавив презрительное фырканье, Марина прошла в угол.

- Добрый день, Натан Львович, - поздоровалась он и без приглашения уселась.

Приветственно приподнявшийся мужчина плюхнулся обратно и продемонстрировал золотые зубы, значительно преобладавшие над полусгнившими естественными.

- Мариночка, Вы точны как истинная королева! - продекламировал Натан Львович.

Как только этот господин открывал рот, сходство с Шоном Коннери моментально заканчивалось, а приходили собеседнику на ум тетя Соня и Семен Маркович из телепередач на тему одесского юмора. Это усиливалось по мере нагружения Натана Львовича любимым Johnny Walker Black Label, стакан которого красовался перед ним и на этот раз.

Марина достала сигареты и прикурила от поднесенной ей зажигалки, хотя терпеть не могла бензиновые Zippo. Адвокат тоже закурил и продолжил:

- Как доехали? Жуткие пробки! Вы знаете, недавно я узнал, что транспортники специально от пробки к пробке ездят. Все уже знают, все маршруты проработаны! Клиент сидит, мокрый как мышь - денежки-то идут! Ха-ха! Ну как только люди деньги не делают!

- Да, действительно, но жить-то всем хочется, - нехотя поддержала Марина.

Лениво подошел официант и протянул меню. - Чашечку кофе с ликером Benedictin, - не глядя ни в меню, ни на халдея, бросила Марина.

- Irish Cream устроит? - отреагировал официант.

- Кофе отдельно, ликер отдельно, 50 граммов.

Официант столь же неторопливо удалился.

Натан Львович, не переставая улыбаться, пристально смотрел на нее, медленно сползая змеиным взглядом ниже колье. Опереточный одесский еврей исчезал и выплывал жесткий московский бизнесмен.

Официально Натан Львович Гальский работал в международной юридической конторе, но в основном занимался "налоговыми консультациями", после которых очень часто оказывалось, что очень крупный бизнесмен не то что ничего не должен государству в виде налогов, а совсем наоборот, так как у него куча всех возможных и невозможных льгот. Он постоянно имел дело с господами, чьи лица не сходят с экранов телевизоров, и нередко в них не вмещаются. Одним словом, Гальский мог все. Но не брезговал никаким заработком.

Кроме денег его интересовали только карты. Впрочем, и здесь Натан Львович умудрялся совместить приятное с полезным. Любимым его развлечением было обыграть какого-нибудь провинциального коммерсанта мелкого и среднего калибра, приехавшего с целью развернуться в Москве.

Не чуждались такого же развлечения также крупный банкир Рубинчик и профессиональный игрок Чудотворцев по кличке Чудотворец.

Так они и спелись.

Обыгранные чаще всего относились к своим проигрышам философски, будучи людьми тертыми и играть, во всех отношениях, умеющими. Но бывали и раздетые догола, вроде калининградского торговца подержанными авто, мечтавшего открыть автосалон. Или мурманского рыбопромышленника, которому загорелось кормить Москву красной рыбкой. Эти двое тут же кинулись отнюдь не к официальным органам наведения порядка. А те, узнав, что Гальский и Рубинчик – деловые партнеры «законника» по кличке Филин, который держал половину московского игорного бизнеса (и тянул ручки ко второй), а Чудотворец вообще работал у него, дали беднягам понять, что не надо быть лохами.

Марина не любила и боялась Гальского, хотя сама была «полтинником». Отец ее, Иосиф Рейшель, познакомился с ним задолго до ее рождения - оба обожали карты. Он стоял у истоков кооперативного движения в России, весьма разбогател, но то ли с кем-то вовремя не поделился, то ли стал жертвой аферы - короче, его затаскали. Тут-то и подвернулся Натан Львович - сейчас, c высоты огромного житейского и делового опыта, Марина не сомневалась, что это не случайно. Отца ее Гальский отмазал просто блестяще, но под этим соусом забрал почти все его деньги. При этом он с благородным видом отказался от гонорара, и всячески поддерживал семью друга, который обратил все свое внимание к Марине, еще с ранних лет почуяв унаследованные от него ум и цепкость. Довольно скоро уже без помощи Гальского, а постепенно и спивающегося отца, ей удалось основать свое дело, и неплохо его поставить. В самый разгар знаменитого "черного августа" она подарила Гальскому на день рождения золотой Rolex при большом скоплении "деловых кругов", после чего он стал обращаться к ней почти исключительно на "Вы".

И вот теперь Рейшели снова просили помощи у Гальских.

Официант принес кофе и ликер и поставил перед Мариной, а перед Натаном Львовичем - стакан виски со льдом. Тот отпил и перевел глаза с роскошной груди Марины на ее изумрудно-зеленые глаза.

Собрав все свое самообладание, Марина сказала:

- Все хорошо. А у Вас? Картишки ложатся как надо?

- А куда они денутся? Лечь-то она по-разному ляжет, главное - сориентироваться в ситуации! Ну да Вы сами понимаете не хуже меня, даже еще и получше!

Гальский тянул резину, явно пытаясь заставить Марину первой сказать слово. Она знала, что ей придется это сделать. Как всегда некстати нахлынули мысли о нем. С виду непринужденно она опустила руку на колено и до боли впилась в него длинными ногтями, разрывая чулки. Она заставила себя улыбнуться собеседнику сквозь дым сигареты.

- Я бы и сама с Вами сыграла, но у Вас наверняка и получше партнеры имеются.

- Да все те же господа, ничего интересного, все стабильно, не хватает некоей остроты как бы нашей игре.

Ногти все глубже впивались в коленку.

- А Николай?

По ноге потекла струйка крови.

Гальский понял, что овладел ситуацией, и довольно осклабился, звякнув золотыми зубами о край бокала.

- Я думал, Вы лучше знаете, появился он или нет.

Струйка крови пересекла туфельку. Марина призвала на помощь всю свою волю, чтобы не влепить Гальскому в лоб его же стакан. Видимо, это мелькнуло в ее глазах, поскольку тот тут же стал заметно менее развязно-барственным и не нашел ничего лучшего, чем выдать вошедшее во все анекдоты:

- А что?

- Не нравится мне все это. Что за манера на пороге 30-летия завещания оставлять? - справилась с собой Марина. - Мне бы хотелось его найти. Не нравится мне это подвешенное состояние. Не понимаю я этой его игры, честно говоря. Я предпочитаю играть в открытую во всех делах.

- Чего хочет женщина - хочет Бог, - вошел в привычную колею Натан Львович.

- Но пока я не увижу его самого в каком бы то ни было виде и состоянии, дело не окончено. Тогда и сочтемся.

Гальский только открыл рот, чтобы попросить задаток "на ведение дела", но вспомнил выражение ее прекрасных глаз при одном только звуке имени Николая, и одним махом выпил остатки виски. Со стуком поставив стакан, он произнес деловым тоном:

- Договорились. Я позвоню.

- Завтра же, - сказала Марина не допускающим продолжения тоном, поднялась, бросила на стол десятидолларовую купюру рядом с нетронутой чашкой, и пошла к выходу походкой супермодели.

Под столом осталась маленькая лужица крови.

СИБИРЬ, ТАЙГА.

Луч выглянувшего из-за верхушек «корабельных» сосен солнца пронзил стекло полуоткрытого окна и уткнулся в глаз Николая, мгновенно согнав с него сон.

Он встал и подошел к окну, мельком бросив взгляд на часы. Обе машины стояли так же, как и вчера, только стекло водительской двери "Нивы" было опущено.

«Не иначе творческий зуд его погнал, небось и калитку не запер, мать его...» - недовольно подумал Николай о Писателе, решив первым делом отругать его при подтверждении своего предположения.

«А вдруг не зуд…не что, а КТО?!»

Он молниеносно натянул спортивные брюки, накинул жилет, вытащил из сумки умывальные принадлежности и полотенце, завернув в него пистолет, и сбежал вниз.

Еще не ступив на ковер гостиной, нашему страннику тут же пришлось забыть о тайге и вспомнить столичные кабаки, такая атмосфера стояла в комнате. Идеально подчеркивал ее Михаил Янович, храпящий на диване под пальто. Рядом стояла бутылка "Нистру", изьятая хозяином со вчерашнего обеда початой, а теперь, естественно, она была пустой. Вход в аппаратную охраняла бутылка из-под кагора. Полкомнаты было усеяно скомканными листами бумаги. Одна стопка распечаток, щедро измазанных ручками нескольких цветов и вида чернил, валялась у дивана, рассыпавшаяся вторая выглядывала из аппаратной.

Николай поморщился, подошел к окну на улицу и попытался его открыть, убедившись при этом, что рамы заделаны наглухо и даже прикладом их вышибить было бы нелегко.

Он распахнул окно во двор, отодвинул массивный засов задней двери, и, с наслаждением окунувшись в по-летнему теплый день, прошел к колодцу.

Произведя утренний туалет, Николай не сразу пошел в дом, а направился к воротам. Обходя дом слева, он задержался у огромного сарая, который был, несомненно, ровесником дому, но гораздо менее тщательно выстроенным и ухоженным. Не было никаких сомнений, что в нем находился автопарк хозяина, достаточно было только взглянуть на ворота, вполне могущие пропустить танк, и ведущие в него от въездных ворот колеи. На колеях и остановился взгляд Николая. Они вполне подтверждали мысль о танке.

Он подошел к воротам сарая, просунул руку в узкую щель и потянул створку. Раздался такой скрежет, что Николай тут же непроизвольно отпрыгнул и глянул на дом.

«У самураев – «поющий пол», а здесь противоугонка такая, просто и надежно» - догадался он, уже давно приметив, что такие вещи у Высокогорного по-военному пользуются неизменным вниманием.

Николай вышел на улицу. Было тихо, только где-то в тайге стучал дятел и кукушка считала чей-то срок.

Он положил ладонь на капот "Нивы", потом внимательно осмотрел ее колеса и дорогу - нет, никуда не выезжали. Для верности, хотя и посмеиваясь над собой за перестраховку, он повторил ту же операцию со своей машиной, отключив предварительно сигнализацию.

Неожиданно посетившая мысль произвести "осмотр и проворачивание систем и механизмов", выражаясь военно-морским языком, была реализована и дала удовлетворительные результаты. Сорваться в погоню или от таковой на этом могучем, хорошо объезженном по Уралу годовалом по документам джипе все еще было реально, как и в начале "тайга-трофи" Николая, но посторонние звуки подвески ему отнюдь не понравились.

"Надо на сервис" - посетила привычная мысль, руки нашего героя были более привычны к оружию и картам, отнюдь не географическим.

"А может, дед поможет...кстати, что у него за телега?"

Из дома по-прежнему никто не выходил и на могучий рык заведенного мотора не реагировал.

Николай захлопнул дверцу "Тойоты", включил сигнализацию, не запирая машину, и вернулся к воротам сарая.

В полумраке, прорезаемом пробивавшимися сквозь щели между досками лучиками света, перед Николаем предстал гусеничный вездеход. Он заглянул в кабину - там был порядок, чисто, никакого хлама и вывалившихся ручек, правда, машиной не пользовались довольно давно.

Рядом прямо на выезд целился бампером пикап «Мицубиси», с правым рулем и довольно потрепанного вида. На кузове был брезент, в кузове - пара запасок, ведро, какие-то досочки и пустые мешки.

У стены был оборудован верстак, стояли стеллажи с самым разнообразным инструментом, причем работали здесь совсем недавно и много.

Больше ничего Николай установить не смог, да и не хотел - возобладало желание подкрепиться. Он вышел, привел створку ворот в исходное положение, поморщившись при не обманувшем ожидания визге, и проследовал в дом.

Николай пожарил яичницу с луком и черным хлебом, сварил крепчайший черный кофе и сел завтракать. В продолжение всей трапезы Писатель лищь слегка поворочался, побуркал что-то и продолжал дрыхнуть.

С аппетитом умяв полсковородки, Николай прибрался на столе и закурил первую за день сигарету, прохаживаясь по комнате с видом "мы пожрамши, оборземши". Взгляд его упал на аппаратную.

Веяний цивилизации наш боец не чуждался, тем паче Интернета. Он тут же угнездился в удобном кресле...Набирая адрес, он невольно подумал о друге, в честь которого и назвал свой mailbox.

Они были земляками, вместе служили, вместе и в столицу подались. Николай вскоре сделал из своего увлечения картами профессию, и весьма доходную, даже сделался широко известен в узких кругах под кличкой Чудотворец. Алексей же уповал на более высокоинтеллектуальный способ зарабатывать на жизнь, а пристрастия имел отнюдь не изысканные и характер неуравновешенный, за что вскоре и загремел на нары. Другу удалось только спасти его от расстрела, пользуясь определенным авторитетом в криминальных кругах. Алексей получил 15 лет за двойное убийство, ушел на зону и пропал бесследно. Он обещал писать на Центральный Телеграф на имя Николая, но ни одного письма так и не пришло – на на обычный, ни на электронный ящик. Впрочем, прошло еще только шесть лет.

Писем не было. Вздохнув, Николай выключил компьютер.

Из комнаты раздался грохот.

Резко выехав из аппаратной вместе с креслом, Николай некоторое время понаблюдал, как Михаил Янович поворочался теперь уже на полу, затем вслепую натянул на себя пальто. Весь, конечно не укрылся, стянул еще и плед с дивана, покопошился еще немного и опять закемарил.

Настроение Николая испортилось окончательно, он терпеть не мог последствий "вчерашнего бодуна" по типу "а что я вчера делал, ну извините".

Он плюнул в камин и поднялся наверх. По пути проверил другие пять комнат на втором этаже - все были незаперты и пусты, кроме одной. На стук никто не отзывался.

Обойдя дом по балкону вокруг всего второго этажа, Николай долго и внимательно всматривался в комнату, но никого не увидел.

"Во дела, Романыч куда-то подорвался. Нехорошо...Надо меры принять."

Николай собрал вещи и спустился к машине.

В багажном отделении джипа он сменил спортивный костюм на джинсы и чистую длинную камуфляжную куртку, затем, присев на корточки, положил на землю свой огромный стальной ящик, вызвавший столько интереса у Федора Романовича, и нажал открытый сим любознательным мужем рычажок. Крышка со щелчком откинулась, и через полсекунды в руках Николая оказался карабин СКС. Привычно проверив оружие, он отложил его, нажал вторую секретку внутри ящика и вынул поддон с гнездами для карабина и принадлежности, оказавшийся вторым дном. Под ним обнаружилось ненамного меньшее пространство, заполненное кожаными и пластиковыми черными свертками. Он взял два из них, размером с офисный телефон, и засунул в рюкзак, туда же положил пару банок консервов, термос, аптечку и большой пластиковый пакет.

Уложив сумку и ящик в машину, Николай засунул "Стечкина" в специальную наспинную кобуру рукояткой вверх, навьючился рюкзаком и карабином и пошел по той самой дороге, по какой приехал, правда, другой здесь и не было.

***

Николай шел довольно долго. Его настроение постепенно улучшалось. А когда он замурлыкал себе под нос уличные римейки популярных песен, чем так любил баловаться его друг, он развеселился, отломил еловую веточку и, отгоняя ею и сигаретным дымком комаров, шагал с таким видом, словно гуляет по вечерней Москве с девушкой после очередного выигрыша.

На словах "...я Леха, ребенок нежный, я до пяти за ночь могу..." взгляду Николая, никогда не расслаблявшемуся полностью, невзирая на порой беспечную внешность, открылась цель его пути - лежащая у дороги огромная сосна, вывороченная с корнем не так давно и лежащая вдоль дороги. Определенно упала он первоначально поперек, и не кто иной, как наш таежный жилец, придал ей нынешнее положение при помощи своего вездехода.

Николай осмотрелся, сняв с плеча карабин и держа его наготове. Не увидев и не услышав ничего подозрительного, он спрыгнул в большую яму от корней рухнувшего великана и притаился.

Никаких посторонних звуков.

Он осторожно высунулся и внимательнейшим образом обозрел окрестности с помощью бинокля. Удовлетворившись осмотром, сбросил рюкзак, отцепил от него саперную лопатку и принялся копать.

Работа оказалась более тяжелой, чем казалось. Довольно скоро куртка была обвязана вокруг пояса, пистолет он все-таки маскировать не забывал. Потом на рюкзак полетела майка. Пригревающему солнцу и друг другу все грозили и грозили тигр и бык, извиваясь на мускулистой спине Николая. Казалось, что они кружатся в некоем боевом танце и выжидают момента, чтобы вцепиться в горло или поддеть на рога противника.

Наконец размер ямы под самым лежащим стволом, наискось уходящий под него, удовлетворил нашего землекопа. Он вытер пот повязанной вокруг шеи косынкой, уложил в яму два принесенных кожаных пакета, опрыскал "антисобакином", возблагодарив за помощь покойного проводника Василия, быстро засыпал и замаскировал место проведения работ. Не отдыхая, он быстро упаковался, вылез из ямы и устроил засаду в кустах метрах в ста, рассчитывая, что если кто-то за ним и наблюдал, то когда-нибудь себя обнаружит, положив себе полчаса контрольного времени.

Наконец-то полчаса прошло. Неподвижно сидевший, слившись с биноклем и карабином, весь превратившись в слух и терпевший укусы комаров, которые явно не читали рекламу репеллента (одну промашку Василий все-таки допустил, впрочем, он этим не пользовался, будучи потомственным таежником), Николай чуть не взвыл от радости, однако заставил себя потерпеть еще 5 минут. Ничего не произошло.

Николай начал медленно выпрямляться и вдруг...

"Эээ, парень, ты уже глючишь!" - подумал он в следующую секунду.

Но звук повторился уже явственнее.

Николай нырнул в кусты и хищно заводил карабином, пытаясь угадать направление, откуда ему послышался...

Хруст веток и снова этот звук. Никаких сомнений больше не оставалось.

Кто-то горько плакал.

Николай затаился, уже совершенно точно определив происхождение звука. Ветви ельника впереди раздвинулись, выпустив изящную женскую фигурку, прелести которой не могла скрыть даже какая-то стройотрядовская брезентуха. Девущка была брюнеткой с пышными кудрявыми волосами. Николай не удержался от параллели с Мариной, однако пальму первенства присвоить той или другой затруднился. Лесная дева направлялась прямо к нему, закрывая лицо руками и жалобно всхлипывая.

Николай встал и закинул ствол за спину.

Девушка вздрогнула, отняла руки от лица и посмотрела вперед. При виде бритоголового мужчины в камуфляже, с выглядывающим из-за плеча ружейным стволом, она вскрикнула, отшатнулась и упала.

Эта перемена обстановки помогла Николаю прийти в себя. Он одним прыжком вымахнул на свободное место и очутился рядом с ней.

Часть вторая: Братва, мочи падлу!